В рамках научного-исследовательского семинара "Язык драмы" студенты побывали на спектакле С. Женовача «Самоубийца»

28 февраля 2015 г. состоялся предпремьерный показ спектакля С.Женовача по пьесе Н.Эрдмана «Самоубийца»; художник А. Боровский. Надежда Шмулевич написала рецензию на прошедший спектакль.

Новый советский человек или еще один Акакий Акакиевич?

Рецензия на спектакль С. Женовача по пьесе Н. Эрдмана «Самоубийца»

Шмулевич Н.

28 февраля 2015 г. состоялся предпремьерный показ спектакля С.Женовача по пьесе Н.Эрдмана «Самоубийца»; художник А. Боровский .

Спектакль еще не начался, но сцена уже притягивала зрителя – притягивала своей декорацией. Потом, по ходу спектакля окажется, что эта декорация – единственная и главная: это длинный ряд дверей, плотно прилегающих друг к другу и образующих таким образом два этажа. Открывающиеся и закрывающиеся (а часто – резко захлопывающиеся двери) и открывающиеся за ними клетушки комнат, и создают пространство спектакля и «играют» с этим пространством.

С одной стороны, двери призваны огородить личное пространство персонажей, но это лишь иллюзия: перед нами коммунальная квартира, где личного пространства быть не может. Двери беспрестанно открываются и закрываются, выхватывая самые интимные сцены из жизни героев.

Что же там, за закрытыми дверями? Этот вопрос мучает то одного, то другого персонажа. Любопытство легко удовлетворяется. О происходящем  позволено узнать и зрителю.

Дверь открывается – и перед нами возникает мизансцена: Маргарита восседает верхом на Калабушкине. Распахивается другая дверь – и мы видим шумную семейную ссору Подсекальникова и Марии Лукьяновны. Одна из самых востребованных – клетушка, отведенная под уборную, там то и дело горит свет, каждый раз слышны звуки спускаемой из толчка воды; происходящее в этом пространстве также легко доступно взгляду героев пьесы и зрителей.

Разделенное дверями пространство только кажется реальным и воспроизводящим бытовое. За дверями – пустота; стены между комнатами – воображаемые. И потому вошедшие в одну дверь легко выходят из совершенно иной.  За стеной из дверей – пустота, пространство, к которому так и хочется употребить эпитет «иное». Любая дверь пускает в это иное пространство  каждого нового персонажа. В финальной сцене дверь даже оживает и выдвигается вместе с гробом, как бы не отпуская от себя Подсекальникова. Дверь насыщается какой-то фантастической бесовской природой, так же как и скачущие вокруг Подсекальникова «бесы», искушающие его покончить жизнь самоубийством. Чистые, сочные цвета костюмов (белый, чёрный) и гроба (ярко-красный), напоминающие искусство авангарда, соответствуют общему настроению спектакля, фантастичности происходящего; гротескная весёлость сочетается здесь с трагическим и бесовским началом. Так, что-то бесовское есть в самоубийстве Феди Петунина.

После спектакля, в буфете, рядом с находящейся тут же раздевалкой, зрителей будет поджидать манекен — привалившись к столу, положив на этот стол голову, «сидит» труп самоубийцы, перед ним бутылка водки и пистолет. Теперь особенно зловещими кажутся только что прозвучавшие там, в зале, слова Подсекальникова: «Никому я на свете вреда не принес. Я козявки за всю свою жизнь не обидел. В чьей я смерти повинен, пусть он выйдет сюда». И как эхо, звучат слова записки другого героя:  «Подсекальников прав. Действительно жить не стоит».

Механизм фатума в духе античной трагедии запущен: самоубийство должно свершиться, если не самим Подсекальниковым, то через него.

Благодаря режиссёрской задумке и блестящей актёрской игре Вячеслава Евфлантьева, образ Подсекальникова удивительно многогранен: в нем сочетаются смешное и трагическое, обаятельное и отталкивающее, человеческое и бесовское. Текст пьесы постоянно отсылает нас к Гоголю (Птица-Тройка, гоголь-моголь), и вот уже кажется, что эрдмановский Подсекальников этот маленький человек, вызывающий  искреннее сочувствие и симпатию своим «Зачем вы меня обижаете?», гармонично вписывается в гоголевский контекст.  Перед нами еще один Акакий Акакиевич, в новом зловещем, фантасмагорическом воплощении, с гротескной ливерной колбасой и трубой, который вот-вот крикнет: «Над кем смеётесь? Над собой смеётесь!».

Весь спектакль в целом - это скроенный из кусочков литературно-культурный «гоголь-моголь», возникший из симбиоза замыслов двух художников — драматурга, режиссёра и художника.

 Автор: Надежда Шмулевич, 2 курс бакалавриата школы филологии