Откуда взялись феминитивы и как они устроены
В издании «Горький» вышла рецензия Максима Кронгауза о долгожданной книге Ирины Фуфаевой, посвященной актуальной лингвистической проблеме
Кто такая «амбасадрица», когда в русском языке появилось слово «руководительница», почему суффикс -ша вовсе не следует считать обидным и чем работа ученого отличается от деятельности журналиста — популяризатора науки? Специально для совместного проекта «Горького» и премии «Просветитель» известный российский лингвист Максим Кронгауз рассказал о книге Ирины Фуфаевой, посвященной истории и устройству феминитивов.
Ирина Фуфаева. Как называются женщины. Феминитивы: история, устройство, конкуренция. М.: Corpus, 2020 Содержание
Книгу о феминитивах очень ждали, и она появилась. Тут надо сразу отметить три ее важнейших свойства.
Во-первых, книга появилась вовремя. Примерно лет пять идет ожесточенная общественная дискуссия о феминитивах. Пик ее то ли пройден, то ли не пройден, но она точно еще не закончилась. Иначе говоря, разговор об этом кажется важным и актуальным и вызывает интерес не у узкого круга специалистов, а у всего просвещенного общества и прежде всего у молодых людей.
Во-вторых, книга написана лингвистом, а не журналистом или активистом-идеологом. Эту мысль, чтобы меня не заподозрили в корпоративном снобизме или, не дай бог, еще в каком-нибудь «изме», нужно объяснить подробнее. Лингвист не ангажирован, как активист, и не ищет скандала, как журналист. Зато у него есть профессиональный взгляд и любовь к языковому материалу, а следовательно, можно рассчитывать на анализ и описание проблемы, а не односторонность и лозунги в духе «Да здравствуют феминитивы!» или, наоборот, «Смерть феминитивам!»
Вообще, если противопоставление лингвиста и активиста почти очевидно, то с авторами-журналистами все сложнее. Ведь есть прекрасные научные журналисты, которые пишут прекрасные научно-популярные книги, но все равно между этими профессиями есть принципиальная разница. Журналисту важно угодить в гущу событий, пусть даже не совсем, не до конца в них разобравшись, а ученому важнее разобраться, то есть, как правило, дождаться завершения происходящего и проанализировать результаты. Именно поэтому названные два свойства книги редко сочетаются. Ученые часто пишут на актуальные темы, но, как правило, когда их актуальность уже сошла на нет.
В-третьих, книга написана женщиной. Хотел в этом месте написать «авторка книги — женщина», но понял, что получилась какая-то семантическая нелепица под названием тавтология, а по-простому масло масляное. Авторка не может не быть женщиной, так что сообщать об этом не имеет смысла. Третий фактор еще лет пять назад показался бы шуткой, но сегодня я вполне серьезен и утверждаю это без всякой иронии. Роль гендера я почувствовал на собственном опыте, принимая участие в дискуссиях о языке, связанных с феминистическим подходом. Мои аргументы часто встречали у оппоненток не содержательный отпор, а скорее гендерную отповедь: «У мужчины нет права голоса в обсуждении проблем, связанных с феминизмом, даже если он эксперт в конкретной области». В этом смысле книга о феминитивах, написанная женщиной, скорее достигнет феминистской аудитории, хотя, конечно, сам этот факт не обеспечит положительной реакции.
Ирина Фуфаева начинает свой рассказ с разоблачения «поверий», связанных с феминитивами. Самым нелепым из них, но, к несчастью, укоренившимся в обыденном сознании, является мнение, что до авторки (точнее, до дискуссии, инициированной феминистками) в русском языке феминитивов не было: «Как ни забавны старые и новые лингвистические поверья, картина происходящего в языке гораздо интереснее. Не менее интересно, что происходило в предыдущие эпохи. Собственно, книга об этом». Иначе говоря, это исследование феминитивов в русском языке, и оно шире феминистической дискуссии о новых сконструированных словах.
Именно поэтому большую часть книги составляет история феминитивов в русском языке. Автор проводит читателя через разные эпохи существования нашей страны, и странным образом текст из лингвистического превращается в исторический. За перечислением феминитивов с небольшими комментариями стоит история русских женщин. История эта разнообразна, а богатство феминитивов и в Древней Руси, и в Российской империи поразительно. Среди этих названий женщин есть всем известные, есть практически неизвестные или давно забытые (бельемоя, мидинетка, катринетка).
Вообще истории отдельных феминитивов чрезвычайно увлекательны, и всякий раз это и кусочек русской истории. Вот несколько примеров. Первый касается одного вроде бы довольно современного слова: «Как вы думаете, когда в русском языке появилось слово руководительница? Вотпрямщас, с наступлением новой эпохи? А может, году так в 1970-м? Ну или в 1870-м... Отнюдь. Этот феминитив присутствует в тексте 1670 года. Правда, относится не к реальной женщине: „Руководительница и помощница пресвятая Богородица”».
Поскольку я уже начал цитировать, сделаю небольшое отступление по поводу авторского стиля, который даже с большой натяжкой нельзя назвать академическим. Чей-то глаз уже зацепился за слово вотпрямщас, и я практически слышу возмущенный читательский возглас, поэтому тороплюсь сказать: книга написана прекрасным русским языком, которым Ирина Фуфаева владеет и в который иногда играет. Текст вообще создает впечатление дружеского разговора, насыщенного, но не напряженного, исторического, но современного, серьезного, но легкого, а еще интеллектуального без всяких «но». Больше того, разговорность и языковая игра создают особую интонацию, которая редко бывает у прозаических текстов и которой вовсе не бывает у текстов научных. Автор может позволить себе использовать слово движуха или даже зачеркивать текст, как любили делать блогеры в ЖЖ: «Может быть, в конце XVIII века, когда самая влиятельная женщина России — да чего там, самый влиятельный человек в Российской империи — пишет о себе в Фейсбуке говорит секретарю:...». А вот, на мой взгляд, отличная языковая находка: «муженезависимые феминитивы».
Но вернусь к содержательной части. Еще две цитаты продемонстрируют неожиданные феминитивы и фрагменты истории России, а заодно и авторский стиль: «Словарь русского языка XVIII века предлагает в качестве толкования амбасадрица/исса не только „жена посла”, но и, тадам... „женщина-посол”! Это к вопросу о посолке, как недавно назвали Александру Коллонтай в феминистической прессе». Здесь «тадам» ярко и наглядно выражает авторский триумф, поскольку еще один миф о «плохих» суффиксах опровергнут, а читатель узнает еще об одной профессии, покоренной женщинами значительно раньше, чем мы подозревали.
Из второй цитаты мы узнаем не только давно забытый феминитив, но и любопытный факт из области спорта: «Наконец, в начале ХХ века возникло борчиха, но уже как название профессии, тоже, в общем-то, новой — хотя само слово борец, конечно, старое. Русская публика безумно увлеклась в это время цирковой борьбой, и на арену стали выходить не только атлеты и силачи, но и атлетки и силачки. „Многие борчихи уже получили призы за борьбу в Москве, Одессе, Севастополе, Финляндии и за границей” („Петербургский листок”. 23.05.1907). Женская борьба была не просто пикантным зрелищем — среди борчих были женщины, наделенные огромной силой».
Изучая феминитивы, Фуфаева делает поразительное наблюдение и не менее интересный вывод. Количество феминитивов в русском языке в разные периоды значительно различается, можно даже говорить об определенных тенденциях к их увеличению или к уменьшению. Например, именно в советское время возникла тенденция обходиться без феминитивов, так что «феминитивное» разнообразие существенно более ранних эпох превосходит советское время, по крайней мере десятилетия зрелого социализма:
«Короче говоря, с феминитивами в эту эпоху все обстоит просто отлично. Можно сказать, благословенное время видимости женщин. А как с остальным типа равноправия, возможности определять свою судьбу, равного участия в жизни государства?
Прямо скажем — не ахти. Собственно, как и у остальных жителей Московского государства».
Отсюда следует и нетривиальный вывод: «наличие в языке специальных слов для обозначения людей женского пола никак не связано с общественным статусом этих людей».
Повторю еще раз мысль о том, что комментированный словник феминитивов, разнесенных по разным эпохам, по сути становится минималистической историей женщин на Руси, и это напрямую связано с тем, как относиться к языку и как использовать его. Фуфаева высказывается здесь довольно жестко: «Отрицая реально употреблявшиеся тогда и попавшие в письменные источники реальные слова, мы перечеркиваем реальную историю женщин, женских занятий, творчества, достижений. Да просто искажаем реальную картину прошлого».
Вечный вопрос о том, что же делает язык, описывает реальность или определяет ее, во многом ложный, поскольку язык совершает и то, и другое. Однако противопоставление этих функций приобретает особую актуальность, когда речь идет об отношении к языковым изменениям. Для социолингвиста важны естественные изменения, поскольку, наблюдая их, он может использовать язык как инструмент проникновения в историю и культуру, а для идеологов, в частности для феминисток, важнее изменения сознательно наведенные, так как, осуществляя их, они используют язык как инструмент изменения истории и культуры и отчасти манипуляции людьми.
Надо подчеркнуть, что Ирина Фуфаева выступает именно в качестве лингвиста-исследователя, а не популяризатора науки. Собственно, она и проводит исследование на глазах читателя, а не адаптирует для него чужие научные достижения. Иначе говоря, рецензируемая книга не научпоп, а совсем другой жанр: научный труд, доступный и интересный широкому читателю. Я бы даже сказал, что на сегодняшний день это главное лингвистическое исследование феминитивов в русистике, на которое обязаны ссылаться и все последующие специалисты в этой области. Очевидно, что такой жанр, в отличие от научпопа, доступен только ученым и не доступен журналистам, их главным конкурентам в пространстве просветительской литературы.
Чисто лингвистических достижений в книге много. Фуфаевой удалось совместить исторический и синхронный взгляды на язык, уделив при этом внимание не только отдельным словам, но и феминитивному словообразованию в целом. Весь набор соответствующих суффиксов тщательно описан в приложении под скромным, но запоминающимся названием «Женский суффиксарий» (на фоне этого приложения особенно заметно отсутствие указателя слов, то есть все-таки главных героев книги — феминитивов). Но и в основном тексте о суффиксах сказано много интересного не только для лингвистов, но и для всех читателей. Главным героем стал суффикс -ша, который, по мнению многих, обижает женщину, поскольку первоначально обозначал не женщину вообще, но исключительно жену. Вот что об этом говорит Фуфаева: «Интересно, что сегодня авиатриса мифологизировалось как якобы стандартное „название женщин-авиаторов в Российской империи в начале XX века” — так пишут авторы статьи Википедии „Авиатрисса”. В Википедии вообще дореволюционные летчицы именуются именно этим изящным феминитивом. Легенда об авиатрисах базируется на упоминании слова в научной публикации по истории слов с элементом авиа- в русском языке конца XIX — начала ХХ века».
И далее: «Авиаторша — основной дореволюционный феминитив, 35 раз употребленный в Национальном корпусе русского языка только за семь лет — с 1910 по 1917 год, но он как бы и не существовал. Типичная судьба феминитивов на -ша. Все ими пользуются, но делают вид, что таких слов нет».
И, наконец. уже ближе к концу раскрывается «страшный секрет», что вообще все феминитивные суффиксы могут в разных ситуациях и в разных эпохах образовывать названия как жен деятеля, так и самих деятельниц.
Лишь в последних главах, говоря о современности Фуфаева вспоминает дискуссию о феминитивах и используемые в ней аргументы. Как лингвист она скорее не хочет вступать в дискуссию на чьей-то стороне, но, разбирая аргументы, неизбежно вступает, поскольку показывает, что конструирование новых феминитивов происходит по лекалам, опробованным для других языков (в частности, для немецкого и польского), без учета особенностей русского языка. И поэтому вызывает отторжение и неприятие.
Хотя, как я уже сказал, вступление в дискуссию при анализе аргументов неизбежно, мной это ощущается как серьезная потеря. Мы все понимаем, что политкорректность в целом нужно принять. Но ее масштаб и качество во многом зависят от внимания и любви к родному языку, а главное — от понимания его устройства. Книга Ирины Фуфаевой могла бы стать прекрасным руководством для сознательной и продуманной правки языка в этой сравнительно небольшой, но очень значимой области, то есть книгой в том числе и для феминисток. Эта правка должна опираться на лингвистические знания, но не только: еще на языковую интуицию или, как пишет Фуфаева, на нашего «внутреннего лингвиста». Главное, не изгонять его немедля, как только он усомнится, принимать ли новое слово или новый аргумент.