Максим Кронгауз дал интервью сайту Матроны.ру о беби-токе, то есть о речи взрослых, обращенной к детям

Он рассказал о сюсюканье, упрощении речи и других приемах, используемых в разговоре с детьми, а также остановился на научной и бытовой оценке этого явления и привел различные соответствующие ему коммуникативные стратегии.

Беби-ток — слово для многих новое, хотя обозначает оно всем известное явление: язык, на котором взрослые разговаривают с детьми. «Посмотри, какая ляля», «а кто это у нас такой холосенький», «пойдем гулять с гафой» — это все беби-ток. О том, что он обозначает, как к нему относиться, вреден ли он, а также виноват ли он в том, что все стали говорить «вкусняшка» и «мимими», рассказывает Максим Анисимович Кронгауз, профессор, доктор филологических наук и блестящий исследователь современной речи, умеющий объяснять понятно и интересно.

Отношение к детям в зеркале языка

Максим Анисимович, что такое беби-ток?  

Это речь, ориентированная на детей, язык и приемы, направленные на детей. Беби-ток есть почти во всех языках, но он говорит не столько об особенностях речевой культуры, сколько об отношении этого общества к детям. В некоторых культурах его нет вообще, и с детьми разговаривают точно так же, как и со взрослыми. Как правило, это экзотические культуры, например, язык маленького народа пираха (пирахан), который живет в Амазонии. У пираха вообще нет специальных средств для общения с детьми, они с ними разговаривают как со взрослыми. Но они и обращаются так же, у них нет разделения на взрослых и детей. До какого-то возраста матери кормят детей, но с того момента как мать заканчивает кормить ребенка, он предоставлен самому себе и компании других детей, его ровесников и тех, кто постарше. Он постепенно входит во взрослый мир, наблюдая его, участвуя в делах и работах. И язык подается ему не в упрощенной форме, а сразу в основной. Вот пример из книги Дэниела Эверетта, исследователя языка пираха: сидят взрослые, разговаривают, на полу сидит ребенок и играет с острым ножом, но никто из взрослых на это не реагирует. Он подносит его к рукам, к ногам, к глазам — взрослые не обращают на это внимания. Он роняет нож — мать подбирает его и дает играть дальше. То есть в этой культуре принято отношение к ребенку как к равному, отсутствует покровительство. Беби-ток при таком подходе и не нужен, потому что ему соответствуют некоторые очень четкие цели и некоторые стратегии отношений взрослого к ребенку.

Три стратегии беби-тока

Какие поведенческие стратегии реализует беби-ток?

Первое, о чем говорит наличие беби-тока в обществе — это покровительственная стратегия, принятая в нем по отношению к детям. «Переходя» на детский язык, взрослый как бы говорит ребенку: я сильнее тебя, я тебя буду защищать, и в беби-токе есть элементы, которые ее выдают — например, когда к ребенку обращаются на «мы»: «мы поели», «мы уже садимся» или знаменитое, над чем все издеваются — «мы покакали». Понятно, что взрослый в этом не участвует, но он присоединяется к ребенку как к слабому. Это, кстати, используется не только в беби-токе — скажем, врач может так обратиться к пациенту: «Как мы сегодня себя чувствуем?» Здесь сильный покровитель присоединяется к слабому в его страданиях, проблемах.

Характерен ли беби-ток для нашей культуры?

Наша культура активно использует беби-ток, потому что для нас дети — это маленькие существа, которых мы должны защищать. Но, как и в любой культуре, в ней существует разделение, условно говоря, на высокую и низкую. Высокая культура — культура образованных людей, а низкая — культура простого народа. И культура простого народа всегда теплее, чем культура образованных людей. И, если говорить о беби-токе, сюсюкание более характерно для людей простых, а интеллигенция его от себя немножко отталкивает как более холодная субкультура. Интеллигентные, образованные люди предпочитают дистанцию, в том числе со своими детьми. Это, конечно, не у всех так — есть вполне образованные люди, которые тоже используют беби-ток и тоже являются покровителями, но в целом выступают против сюсюкания все-таки именно образованные люди.

Чувствует ли ребенок через беби-ток «гарантию» защиты, единения?

Конечно. Не только на уровне слов, но и интонационно. Если у взрослого есть такая стратегия, он выражает ее по-разному, используя не только эти слова, но и соответствующие интонации. И, конечно, ребенок это чувствует. Более того, ребенок чувствует и фальшивое использование этих слов, когда взрослый пытается подстроиться под других взрослых, которые так разговаривают с ребенком, при этом не чувствуя того, что чувствуют они.

Какие еще стратегии выражает беби-ток, помимо покровительства?

Вторая стратегия беби-тока — это обучение. В этом смысле беби-ток, конечно, полезен, потому что, используя в разговоре с ребенком упрощенные, более понятные ему формы, мы идем от простого к сложному. Так же, как с ребенком, мы говорим, например, с иностранцем: медленно, четко, обучая его таким образом, потому что ему, безусловно, проще понимать и изучать, может, не очень правильную, но четкую речь. Беби-ток — это упрощение, которое позволяет ребенку овладеть простыми вещами. Например, взрослый может, помогая ребенку, исключить из речи личные местоимения, потому что называть себя «я», а окружающих — «ты» и «вы» — это более сложный для ребенка этап, и на первом этапе, более простом, дети вместо «я» говорят, например: «Петя хочет кашу». Взрослые перестраиваются и тоже говорят: «Петя хочет кашу?», «Что Петя будет делать?» Беби-ток является формой языка, которую проще изучать.

Каким образом через беби-ток ребенок изучает язык?

Для обучения в беби-токе есть специальные упрощенные слова. Очень часто это двухсложные слова-повторы, некоторые из них вошли в общий лексикон: конечно, «мама» и «папа», а также «ляля» – название куклы и маленького ребенка, «кака», «пипи» и так далее, их огромное количество. Иногда гласные могут поменяться, как в словах «сися», «деда». Причем удвоение слогов характерно не только для русского языка, оно присутствует в огромном количестве других языков: «баба» в турецком, «дэда» в грузинском, «тата» в сербском и так далее. Заметьте, что согласные звуки, из которых состоят эти слова, как правило, губные или зубные: это самые простые звуки, которые ребенок рано начинает произносить, и они распространяются на самые важные объекты. Поэтому в большом количестве языков «мама» и «папа» имеют одно значение. А там, где это не так, это часто следствие исторических изменений звуков, потому что эти слова вошли в общий лексикон. И таких двухсложных слов очень много, и большая часть этого лексикона – беби-ток. Они делятся на группы: есть часть слов, которые вошли в общий лексикон («мама», «папа», «тетя», «дядя», «тятя»), есть слова, связанные с, так сказать, с закрытыми действиями – то, о чем взрослые не говорят, но с детьми приходится (уже названные «кака», «пипи», «сися»), есть слова, обозначающие действия, состояния («бобо», «ту-ту»). А вот, например, «гав-гав» — это немного другое, это звукоподражание. «Ту-ту» тоже подражание, но «ту-ту» — именно детское слово, а «гав-гав» — это не детское слово. «Гав-гав», «мяу-мяу», «му-му» — это своя система, там тоже часто дублируются слоги, но в них важнее не легкость произношения, а сходство с изображаемым звуком.

Какая третья задача, которую решает беби-ток?

Третья стратегия беби-тока — это стратегия равенства, которую можно описать лозунгом из «Маугли» — «мы с тобой одной крови», когда взрослый приближается к ребенку, играет с ним, и они как бы на равных, это некая имитация равенства. Поэтому подражание речи детей — это способ говорить так же, как говорит ребенок.

Даже молчаливые матери замечают за собой, что после родов они начинают непрерывно говорить вслух с ребенком, даже когда он еще лежит «кабачком». Идут с ним по магазинам и говорят: «А сейчас мы купим яблочек для Маши, а еще мы папе возьмем апельсинов…». Это тоже какая-то функция?

Да, что это то, что я уж назвал — функция присоединения к ребенку и присоединения ребенка к себе, когда он еще не может разговаривать, функция сближения. Мы хотим, чтобы мы — мамы, папы, бабушки — постоянно были причастны к ребенку и чтобы он был постоянно причастен к нашим делам. Мы показываем ему с помощью языка, что мы — неразрывное единство.

Вредно или полезно?

Насколько вреден беби-ток, стоит ли его использовать, не портит ли он речь ребенка?

Нет рекомендаций, стоит это делать или нет. Дети в любом случае усваивают родной язык, независимо от того, сюсюкали с ними или нет. Возможно — но нет статистических данных — что через беби-ток освоение родного языка происходит быстрее, потому что метод от простого к сложному все-таки более естественный.

Есть знаменитая байка про то, как великий шахматист, чемпион мира Хосе Рауль Капабланка научился играть в шахматы. Его никто не учил, он просто долго смотрел, как играет его отец. И вот прошел год, и вдруг он подсказал папе правильный ход. Все поразились, потому что его никто не учил, он просто наблюдал. Возможно, если бы его учили, как ходит ладья, пешка и так далее, то он сделал бы это быстрее, но неизвестно, произошло бы это более качественно или нет. Возможно, те, кто учится сразу взрослой форме языка, проходят путь более долгий, но зато, может быть, более интеллектуальный, потому что приходится работать самому. А возможно, что один метод подходит для одного вида детских мозгов, а другой — для другого, можно только догадываться.

Есть ли в беби-токе нечто однозначно полезное?

Эта культура взаимодействия с ребенком как с птенцом, как со слабым, понимание того, что его нужно учить, все-таки теснее связывает родителя с ребенком. Но есть религии, культуры, где это противоречит общим правилам. Сэлинджер, говоря о буддизме, пишет, что ребенок — это гость в доме. Очевидно, что отношение к ребенку как к гостю, в отличие от отношения как к птенцу, которого надо опекать, подразумевает некую дистанцию, в том числе и языковую.

Какая стратегия ближе лично вам?

Мне психологически ближе отношение к ребенку как к слабому, которого надо защищать, мне близки функции, которые выполняет беби-ток — обучения, объединения с ребенком, демонстрации опеки. В этом интересно участвовать. Нельзя с уверенностью утверждать, что это приносит пользу, но, безусловно, это хорошо уже хотя бы потому что говорящий объединяется с ребенком, соучаствует в его деятельности благодаря общему языку. Когда я писал про совместное чтение, я говорил, что одна из основных его задач, говоря языком Винни-Пуха, совместное «бумканье». Даже совместное чтение стихов без объяснения непонятных слов — это удовольствие, которое сильно сближает детей и родителей. То же самое и общий язык.

Иногда, когда родители нанимают няню, они переживают, что ребенок переймет ее лексику, что она испортит его речь…

Надо понимать, что если родители устраняются от воспитания и перекладывают все на няню, то ребенок, конечно, в детстве будет говорить, как няня, а не как родители. Разговаривая с ребенком, родители все-таки постепенно отказываются от беби-тока, ведь это определенная стадия, а с няней некоторые эти словечки могут остаться. Если няня общается с ребенком немного, этого не произойдет, но если родители видят его полчаса в день перед сном, а основное время пример речевого поведения для него — няня, то, конечно, копируется ее речь. Это не страшно — когда он начнет общаться со взрослыми, все постепенно поменяется, но надо понимать, что если родители не общаются с ребенком вообще, то они никогда не будут образцом, в том числе и речевым.

Девочки и хулиганы

У меня такое ощущение, что эта вся «детская» лексика массово пошла в общую речь. Солидные взрослые люди стали говорить в общении друг с другом «вкусняшки», «мимими», «печенюшки». Есть ли в этом какая-то причина?

Эти слова прежде всего активно используются в интернете: «мимими» — интернетное слово, равно как «печеньки», «печалька». У языка интернета свои законы. Эта лексика пришла на смену языку «падонков» (олбанский язык). Где-то в 2010 году началось угасание моды на язык падонков и появилась лексика девочек из разных субкультур. Одна из причин в том, что процесс овладения интернетом происходил постепенно. Если вначале туда пришли в основном мужчины, интеллектуалы, которые стали разрушать привычную культуру и создавать, в частности, с помощью языка контур новой культуры. То потом интернет пошел в массы, а массы пошли в интернет, и пришли девочки. Что-то из их лексики становилось модным, например, вдруг вспыхнуло «мимими», и все стали это использовать. Это просто некоторая смена парадигмы, если хотите, и довольно естественно, что устоявшееся меняется на нечто совершенно непохожее. Поэтому хулиганов заменили девочки, что проявилось и в языке. А беби-ток тут ни при чем.

То есть это произошло не потому что в интернет пришли мамы со своим языком?

Мамы пришли в интернет, образовали свои форумы, начали там общаться и сразу стали объектом издевательств. В социальных сетях постоянно появляются посты такого содержания: «ненавижу слово такое-то», а дальше набегают люди и пишут: «а я ненавижу такое-то», «а я — такое-то». И на этих двухминутках ненависти самым популярным объектом издевательства являются мамочки или беременные женщины, потому что над этими словами с избыточной сентиментальностью действительно легко издеваться.

А почему именно эта лексика вызывает такую резкую реакцию?

Специфическая особенность этого языка в том, что в нем используются чрезмерно «детские» словечки, огромное количество уменьшительных суффиксов и эвфемизмы, например, для обозначения полузакрытой темы, связанной с сексом, отправлением естественных потребностей, с кормлением. Это порождает устойчивую неприязнь к этому языку. Эту неприязнь можно понять, но в данном случае она тоже избыточная, как и сентиментальность самого языка, и все это постоянно воспроизводится: условно говоря, раз в квартал кто-то обнаруживает, что есть такой язык, набрасывается на мамочек, и к этому снова подключаются десятки человек. Смешно, что это воспроизводится как некая новость: а вот есть, оказывается, такие-то с такой речью!

Эта ненависть вроде бы они обращена на слова, но на самом деле это, конечно, эмоции в адрес социальных типов, которые стоят за словами. Когда человек ненавидит уменьшительные слова, он ненавидит некий социальный тип, который эти слова чаще употребляет, когда его раздражает слово «кушать», то на самом деле предмет его нелюбви — социальный тип, который стоит за этим словом. С мамами то же самое: «Я не просто ненавижу язык, но ненавижу эту курицу, для которой вся вселенная крутится вокруг ее ребенка, которая бросает ради него работу». И к этой травле присоединяются и мужчины, и образованные женщины.

Не является ли это способом самоутверждения? «Я-то не такая, у меня мозги не утекли в молоко!»

Думаю, да, потому что, когда кто-то кого-то ненавидит и публично издевается над ним, это почти всегда способ самоутверждения.

«Так мило, но так противно»

Хрестоматийное «мы поели» и «мы идем в детский сад», «кушать» и «холосенькиий» часто вызывает негативную реакцию у тех, кто это слышит.

Когда это выходит за рамки общения взрослого с ребенком, когда это происходит публично (например, в магазине), когда это распространяется на общение с другими взрослыми, это может у стороннего наблюдателя усмешку или неприятные эмоции. Да, это не всем нравится. Но это просто вопрос уместности в той или иной ситуации. Здесь все очень просто: это некий, если хотите, интимный речевой акт общения взрослого с ребенком или общения влюбленных, если они используют в своем языке те же средства. Как только этот интимный речевой акт выносится в публику, он сразу же становится кому-то неприятным — нам часто неприятны интимные подробности.

Вы сказали, что языковые средства, реализующие стратегии защиты, обучения, присоединения, используются не только в общении с ребенком, и привели два примера: врач, который таким образом выражает свое покровительство и единение с больным, и иностранец, с которым говорят отчетливее и медленнее, чтобы он лучше понимал. Есть ли другие ситуации, когда беби-ток и его приемы используются не при общении с детьми?

Одна — разговор с животным, это очень часто похоже на беби-ток, когда человек разговаривает со своей собачкой или кошечкой, он тоже начинает сюсюкать, например, становится «мамочкой» или «папочкой», а собака — ребенком. И еще это возникает в ситуациях общения возлюбленных, когда (как правило) мужчина выполняет роль такого «папочки», покровителя для женщины, и в итоге возникает сюсюкание.

Бывает, что наоборот женщина сюсюкает с партнерами. Помните, в фильме «О чем говорят мужчины»: «Ты мой заспанный чебурааафка». По словам героя, это так мило, но так противно. Вероятно, мужчине тяжело это слышать в свой адрес, ведь женщина показывает, что она относится к нему как к ребенку?

Кому-то нравится. Не знаю, у всех по-разному. Если бы мужчины это вообще не любили, этого не было бы как явления. Опять же, это вопрос уместности и ситуации: возможно, ему будет неприятно это услышать от любимой женщины в публичном месте, а когда они наедине в постели, ему это очень даже нравится.

Беседовала Ксения Кнорре Дмитриева