Александр Пиперски: «Кураторка сможет подъехать в Украину?»
Научный сотрудник Лаборатории лингвистической конфликтологии рассказал «Новой газете» об обострении лингвистического катастрофизма, о связи табуированных слов и проблем в обществе и о шестом чувстве языка
Мы живем в эпоху революции языка. Лингвистической, психологической, идейной. И хотя язык, на котором мы говорим, по-прежнему таинствен, а в чем-то и непостижим, лингвисты ищут и находят в нем новые закономерности. С Александром Пиперски, известным российским лингвистом, доцентом Российского государственного гуманитарного университета и научным сотрудником Высшей школы экономики, поговорили о том, почему мир теперь все время пишет, о языковых табу и о том, как слово «реновация» примирило горожан с реальностью.
— Можно ли сказать, что язык описывает время и перемены в людских сообществах?
— Ну конечно! Язык меняется. И это легко заметить, если посмотреть на любой текст, написанный сто лет назад, двести лет назад, да даже и полвека назад. Любой язык описывает то время и место, в котором употребляется. Это касается в первую очередь выбора слов, но бывает, и каких-то грамматических вещей, и взаимодействия с другими языками. Откуда берем заимствования, показывают, в частности, социальные отношения, отношения престижа между языками.
— Язык отражает изменения в коллективной психологии?
— Это сложный вопрос, и на него нет однозначного ответа. Он связан с гипотезой лингвистической относительности Сепира — Уорфа о взаимодействии языка и мышления. Если мы знаем, какие слова в том или ином языке являются табуированными, запрещены к публичному произнесению, то понимаем, какие в этом обществе имеются проблемы. В американском английском запрещено слово, обозначающее афроамериканцев, начинающееся на «n», и мы понимаем, что это табу четко отражает проблемы с расовой дискриминацией, и то, что люди пытаются как-то с ними бороться. Вопрос в другом: может ли язык влиять на общество развернуто ли это влияние в обратную сторону?
— Скажем, феминитивы влияют на изменение сознания или, наоборот, изменившееся сознание порождает феминитивы? Закрепятся ли они в формах речи?
— Видимо, взаимосвязанный процесс. В русском языке есть грамматические роды, и всегда раньше, если какую-то функцию начинала исполнять женщина, для нее использовалось слово женского рода. Ольга — княгиня, Екатерина — императрица, а не император. Но это были единичные случаи, за ними язык успевал.
А сейчас проблема, очевидно, состоит в том, что случаи не единичные, а массовые, и язык не успевает переварить столько новых слов, из-за этого возникает своего рода речевой коллапс, когда мы не очень понимаем, надо ли называть женщину редакторшей, редакторкой или редактором.
— К тому же, появились противники этих норм.
— Да, отрицатели и отрицательницы. Но эти слова все равно будут входить в язык и закрепляться постепенно. Уже сейчас среди деятелей искусства, когда говорят «кураторка», это воспринимается практически как норма, не вызывающая содрогания. А если посмотрим в среде издательств, прессы и т.д., то редакторка — это все еще что-то очень сильно охарактеризованное идеологически. Если человек говорит «я редакторка», за этим сразу шлейф идеологических ассоциаций.
Продолжение интервью на сайте «Новой газеты».