Эрик Булатов: «Я просто живу в этом месте, в это время и обещаюсь не отворачиваться и не соврать»

О своей жизни и творчестве рассказал на встрече, организованной Школой филологии, художник Эрик Булатов.

О слове в картине

Мне очень часто задают вопрос, почему вы в свои картины вводите изображение слова. Слово — посредник между нашим сознанием и внешним миром, в котором мы живем, поэтому если художник хочет, чтобы зритель был не просто свидетелем, а участником картины, мог в нее войти и быть соучастником, то вот тут слово очень может помочь. И современное искусство очень часто использует слова.

По большей части слова используются в качестве комментария к изображениям, то есть изображение само по себе, а слова сами по себе. Я против такого использования слова, потому что в этой ситуации сам комментарий становится главным, а изображение начинает играть роль вторичную, просто как иллюстрация к комментарию. По сути, это уже становится чем-то литературным, прикладная роль изображения к какому-то тексту, который претендует на то, чтобы иметь самостоятельное значение. Для меня слово — это персонаж, такой же правомочный, как и все другие элементы картины. Слово — это не только смысл, звук, но оно имеет право на свой визуальный образ. И именно этот визуальный образ и делает слово равноправным персонажем в картине. Поведение слова, его движение в пространстве, его взаимоотношения с другими элементами картины — становятся содержанием картины и целью выражения.

Эрик Владимирович Булатов — русский художник, один из основателей соц-арта. Родился 5 сентября 1933 года в Свердловске. В 1958 году окончил Художественный институт имени В.И. Сурикова. С 1957 года начал выставочную деятельность в Москве. С 1959 года работал в детском издательстве «Детгиз». В 1989 году, после успешных персональных выставок за рубежом, уехал работать в США. С 1992 года живет и работает во Франции. Награжден Орденом Дружбы за большой вклад в укрепление сотрудничества с РФ, сохранение и популяризацию русского языка и русской культуры за рубежом. Характерным и узнаваемым творческим методом художника стало столкновение плакатного текста с фигуративной (чаще всего пейзажной) составляющей.

О Всеволоде Некрасове

 У меня есть целый цикл картин, которые были сделаны на слова поэта Всеволода Некрасова. Это мой любимый поэт. Мне было легко работать с его словом. Почему именно он? Потому что его слово такое разговорное, горячее, оно не на бумаге, не на плоскости, оно все время в пространстве. Его слово произносится, звучит, движется в пространстве. Вот поэтому я могу с ними работать, его слова я воспринимаю как свои слова, которые я произношу. Вот, например, картина «Живу-Вижу», это фраза Всеволода Некрасова, полностью она звучит так: «Я хотя не хочу и не ищу, живу и вижу». В картине я не выискиваю специально ничего негативного и ничего позитивного, я просто живу в этом месте, в это время и обещаюсь не отворачиваться и не соврать. Вот это, собственно, и есть кредо моего творчества.

О свободе

 «Свобода есть. Свобода есть. Свобода есть. Свобода есть. Свобода есть. Свода есть. Свобода есть свобода» — это тоже фраза Всеволода Некрасова. В картине я выразил два понятия свободы. Первое — свобода как декларация, политический лозунг, утверждение «свобода есть», но на самом деле эта фальшивая свобода. Мы видим в картине плакатный текст, который закрывает от нас пространство (небо). Мое глубокое убеждение, что ни в одном государстве и вообще в социальном обществе — свободы быть не может. Так или иначе, это все равно какая-то диктатура, либо рынка, либо идеологии. Однако посередине картины мы видим прорыв сквозь эту плоскость, прорыв в глубокое синее пространство. Небо символизирует для меня пространство свободы. Настоящая свобода может быть только за пределами социального пространства. И вот эта свобода, которая идет в глубину картины как прорыв сквозь фальшивые лозунги, это и есть для меня подлинная свобода. И подлинный смысл человеческого существования, как я это понимаю, находится как раз за границей социального пространства. 

О фонетике слова

В каких-то случаях для меня была важна не просто смысловая нагрузка конкретного слова в картине, но и его звучание. Например, в картине «Хотелось засветло, ну не успелось». Один художник даже мне сказал, почему именно «ну», а не «но», ведь союз «но» звучит более благозвучно. Однако если бы было «но», я бы не стал писать картину, мне просто нечего было бы в ней делать. Именно «ну», которое, с одной стороны, играет роль живого жеста, с другой — вносит новый смысловой оттенок, побудило меня к работе. Фраза «Хотелось засветло, НО не успелось» имеет для меня негативный, однозначный смысл. Совсем другое дело — «Хотелось засветло, НУ не успелось». Понимаете, «ну не успелось», жизнь же на этом не заканчивается. Здесь уже не все так однозначно. С союзом «ну» у картины появляется другая интонация, она становится более живой, в ней появляется пространство. Когда фонетика помогает оживить картину, внести в нее пространство, мне это очень нравится, однако я не могу сказать, что в своих картинах я серьезно занимаюсь фонетикой слов.

 

О влиянии других художников на творчество Булатова

За мою долгую жизнь на меня влияло творчество многих художников, особенно в молодости. Но наиболее серьезно на меня повлиял Роберт Рафаилович Фальк, русский живописец, самобытно соединивший в своем творчестве пути русского модерна и авангарда, и Владимир Андреевич Фаворский, советский график, мастер портрета. В сущности, своим творчеством в смысле понимания картины, понимания пространства, я обязан именно Фаворскому. Я считаю его своим учителем. Из наших современников мне близко творчество Казимира Малевича, Олега Васильева, Ансельма Кифера, Эда Рушея. Сильное влияние на меня также оказал американский поп-арт.

О зарубежных зрителях

Для меня слово — это прежде всего визуальный образ, а потом уже смысл и звук. И как ни странно, именно иностранцу легче увидеть этот визуальный образ, а уж смысл самого слова, если нужно, ему переведут. А русский зритель видит смысл сразу и часто этим и ограничивается. Видит буквы на картине, например, КПСС и сразу думает, что картина про политику. А смысл картины намного глубже. Поэтому в восприятии моих картин у иностранцев есть даже некоторое преимущество.

О работе в детском издательстве

Я стал заниматься иллюстрацией детских книг, чтобы заработать на жизнь, потому что в то время (а это 60-е годы) живописью можно было заниматься только по указанию начальства, чего я делать категорически не хотел. Однако моя работа в издательстве тоже была совсем не гладкой, я даже попал в газету «Правда», где мое имя упоминалось в статье «О формализме в детской иллюстрации». После этой статьи мне полгода не давали нигде работы. Это было совсем неожиданно, потому что иллюстрацией я собирался зарабатывать деньги, ну и тут не вышло. Однако постепенно я выработал для себя принцип, который устраивал и меня, и редакторов. Лет через двадцать работы иллюстратором я понял, что эта работа уже не является для меня такой уж обременительной. Я с удовольствием рисовал, особенно когда попадались хорошие сказки, уже выработались свои представления о том, какая должна быть сказка, о детском сознании. Какой должен быть принц и принцесса с точки зрения детей, ведь их не обманешь, они точно знают, какой настоящий замок, а какой не настоящий. Мне нравилась эта работа, но когда появилась возможность зарабатывать на жизнь живописью, я бросил иллюстрацию.

О картине «Наше время пришло»

Мне очень дорого, что молодые люди сегодня отмечают, считая ее точным портретом нашего времени, и нас сегодняшних. В картине изображен подземный переход около Курского вокзала, потому что мне кажется наша эпоха переходная. Из одной эпохи в другую, а мы (люди) находимся посередине. Словами «Наше время пришло» я обращаюсь именно к зрителю, в том смысле, что пришло время самоопределения, отдать себе отчет, где мы находимся и что будет завтра, куда идти и что делать. Идти ли нам в прошлое, или шагнуть в будущее. Вот такая была идея. На самом деле я очень долго мучился с этой картиной, и мне дорого, что она цепляет людей.

Источник новости